Ян слепо вышагивал по улице, обходя уже заученный маршрут. Ветер лениво гонял пожухлую листву по асфальту, бросал ее под подошвы тяжелых ботинок, а те в свою очередь сминали податливые растительные волокна, оставляя на них протекторы подошв. В какой-то момент мужчина зацепился взглядом за желтую, каплеобразную и покрытую прожилками поверхность листа, задержался и тут же посмотрел в сторону, ему, вроде как, положено быть бдительным, он сейчас на службе. Даже сейчас, почти лишенный возможности улавливать запахи он сам надумал сладковатый и чуть терпкий запашок опавших листьев, это приятный запах, волнующий, заставляющий задуматься, заставляющий немного помечтать и повитать в облаках. Первые водянистые капли мазнули по затемненному забралу шлема, влажный воздух тяжело просачивался сквозь мельчайшее решето дырочек в синтетической ткани платка, который скрывал нос, губы и был заправлен за ворот униформы. Ян остановился на месте, повел плечом в сторону, поправил ремень с закрепленным на нем обрезом, провел пальцами по патронташу, в петлях которого тускло блестели шляпками патроны набитые картечью и шрапнелью, ко всему прочему имелся пистолет, мачете и электрошокер, на деле-то он бы обошелся кулаками и мачете, но что начальство, что отец – все настаивают на своем, все говорят про безопасность, только если первые – про безопасность человеческую, то отец волнуется о своем сыне. Райт усмехнулся уголком губы, черная ткань на лице встопорщилась, смялась двумя-тремя складками. На деле-то ему вообще ничего не требовалось, третий район, как говорится, не четвертый, тут все-таки людей с мозгами больше чем с отсутствием оных, да и рожу его тут многие знают, точнее нет, не рожу, - шлем знают да повязку, ну и блеск глаз, не то злобный, не то бесконечно нравоучительный. В общем люди тоже не глупые, под горячую руку не полезут, на кой им это сдалось? Да вот нет, накаркал. Зараза.
  Неясный шум раздался из-за спины, и пусть шлем не пропускал большинство звуков, Ян слышал прекрасно, ну относительно, конечно. Тяжелое буханье, чавканье подошв в смеси листьев, воды и немного, грязи. Чей-то неприятный смех, ругательство и снова бег, приближающийся, быстрый. Черезвычайник еще секунду вслушивался, а после отступил в тень, слился в ней в причудливом симбиозе, спасибо за черную униформу, на улицах, да еще и в сумраке его практически не видно. Кому надо тот увидел бы, забрало то бликует, но черезвычайника обделили вниманием, не дорос он еще, судя по всему. Мимо пронеслась не то что бы миловидная, но вполне симпатичная женщина, а за ней три детины, которых чисто так случайно можно было спутать с выводком Франкенштейна, у которого опять, что-то пошло не так, да и рожи у них – знакомые до зубной боли. Мужчина выдохнул, вновь повел плечом и поправил ремень. С одной стороны – скоро сниматься с дежурства и можно идти домой, спать, а после вновь на работу; с другой стороны – женщина не виновата в том, что оказалась не в то время и не в том месте. Хотя черт знает, кто она такая, может быть пришлая, может быть кусок хлеба стащить пыталась, хотя куда там, средняки то не бедствуют, это в четвертом районе мракобесие да раздор кругом, тут еще хорошо, спокойно. Осенью пахнет, листьями. Ян выдыхает, коль уж он призван защищать народ, среди которого живет, то лучше защитит сейчас, а то знаете, как оно бывает – один раз спустил на тормозах, а потом к тебе вернется. Не, нам такого не надо, нас к такому жизнь не готовила.
  Черезвычайник выходит из тени, поворачивает голову в ту сторону, куда убежала великолепная четверка и тяжелой трусцой вслед за ними, без всяких мыслей, без паники, контролируя дыхание. Обрез глухо бьется о прорезиненную ткань, визор то и дело приходится обтирать от хлещущих по нему капель, над головой диким зверем рычит небо – не доброе время, ой, не доброе. Из-под ботинок летят капли воды и грязевая кашица, дышать нелегко, но возможно. Ян не хочет, чтобы эти люди запоминали его лицо, у него свое мнение на этот счет. Он не хочет, чтобы они верили в него, чтобы считали своим кумиром. Он никогда не мечтал стать супергероем, ему это ни к чему. Небо рассекает вспышка молнии, впереди обозначились пока еще смутные силуэты, те чем-то заняты, сквозь шум пробиваются какие-то крики, глумливый смех. Скверное дело. Райт сдергивает с плеча обрез, останавливается на расстоянии метров трех-четырех от раздраконенной, занятой делом компании. С одной стороны – ублюдки редкого разлива, с другой стороны – кто как может, так и выживает. Люди не меняются. Пахнет влагой и совсем немного озоном, а спустя секунду – порохом. Черезвычайник выжимает спусковой крючок, серые стены на секунды озаряются яркой грязно-желтой вспышкой, обрез дергается в руке куда-то вправо и назад, но Ян держит крепко. Пуля ушла в никуда, зато привлекла чужое внимание. На том спасибо.
  - К черту иди, братишка, для тебя места не зарезервировано, – лающий, малоприятный смех ввинчивается в уши, словно хоботок клеща, только кровь не пьет, и то хорошо, а вот потом, когда словоохотливый любитель шуток умолкает и приглядывается, смех стихает, все-таки признали, - С-с-сука, опять ты? И все-равно валил бы ты отсюда пока ноги на месте, а то ведь разбередишь старые раны и поминай, как звали, – «старые раны» - это один из товарищей этих отморозков, который лишился нижней челюсти. Ублюдку еще повезло, что голова осталась на месте, потому что выстрел из обреза с расстояния метра, это что-то волшебное. Райт до сих пор жалел, что у него тогда рука дернулась, из того ублюдка получился бы великолепный вариант всадника без головы. Но мы ведь сейчас не о том, правда? Затянутой в кожаную перчатку рукой Ян потянулся к визору, скрипнула кожа о пластик, темный щиток пополз вверх освобождая обзор ему, и вид на два светлых глаза наполненных равнодушием, для случайного зрителя. После затемненного стекла мир показался необычно светлым, зрачки на мгновение сузились. Ублюдки пусть и не шевелились, но продолжали держать девушку, даже внушительный вид экипированного черезвычайника не вызвал у них никаких эмоций. Твари, лишенные чувства самосохранения, смешные настолько же, насколько и тошнотворные. Обрез вновь был вложен в крепления, от него слишком много шума. Рука играючи прошлась по резиновой рукоятке мечете, чиркнула кончиками пальцев, но не более.
  - Девушку отпусти, урка, а то жрать будешь, как и твой дружок – через трубочку, – спокойно, но с едва уловимыми желчными и приказными нотками, пальцы дрогнули, сжались в кулак и вновь выпрямились. Противник весь подобрался, словно одичавшее зверье, один из злоумышленников отпустил девушку и подтянулся к товарищу, другой, еле сдерживаясь, все-таки остался на месте.     
  - Зря ты так, мальчик, очень зря, – злобно пророкотал противник, стоящий напротив, но вся злобность его потонула в шуме разошедшегося дождя. Вода текла по влажно блестящему шлему, капала вниз, но на лицо не попадала, косые, упругие струи впивались в спину, но ткань воду пока что не пропускала, впрочем, у всего есть свой предел, и люди не исключение. Ноздри полоснуло озоновым запахом, очередная вспышка и с запозданием – рев грома. Райт дернулся в сторону, заходя с правой стороны, пальцы овились вокруг рукоятки, привычно лезли в выемки, показалось матово черное, противобликовое покрытие мачете. Рубящий удар от плеча с неслышимым свистом рассек воздух и канул втуне, а вот чужой кулак все-таки нашел его, странно, что кулак, почему без заточки? Ян затравленно обернулся через плечо, вот где гадюка сидит. Едва успел нырнуть вниз, под локоть соперника, лезвие опасной бритвы направленное против черезвычайника вгрызлось в совсем другую плоть. На темно-серый, вымокший асфальт засочилась кровь и белковая жидкость, радужка и зрачок не угадывались в месиве совсем. Урка прикрыл распоротую от брови до уголка губы правую часть лица, между его пальцев, запачканных в белке, провис розоватый, витиевато вьющийся глазной нерв. Вновь усмешка, менее дружелюбная, жесткая, с угрозой. – «Улыбайтесь как матерые волки, девочки. Улыбайтесь так, чтобы противник ссался не от вида вашего «Дизерт Игл», а от вашего оскала. Нет так, твою мать, когда я вижу твою улыбочку, я не хочу гадить вокруг от страха, я хочу взять плоскогубцы и вырвать твои выбеленные резцы» - Ян любил того наставника, любил его жесткость, любил за то, что научил улыбаться волчьей улыбкой, даже не улыбаться – скалиться и щериться. Райт поднимается на ноги, поворачивается на пятке, обхватывает воющую от боли жертву под грудь и режет горло, не от милосердия, а потому что «оказал сопротивление при задержании», «вооруженное нападение на черезвычайника находящегося при исполнении». На руки брызгает красным, кажется, что кровь дымиться, но это только игра воображения. Прикрываясь умерщвленным уркой, как живым щитом, он поворачивается через плечо, бросает женщине мачете и надеется на то, что дамочка не завизжит при виде практически не различимой на вороненом металле крови. Потому что противник есть и у нее, один, но крайне злобный.
  - Давай… – рявкает он во всю мощь легких в сторону брюнетки и вновь поворачивается к своему сопернику, который, рассвирепев после смерти товарища, решил прикончить неугодного защитничка к чертовой матери. Вот и пришло время, когда можно опробовать на чьей-нибудь роже новые перчатки с металлическими щитками на костяшках. Периферийное зрение угадывает в полумраке переулка какое-то движение, если это подмога, то дело нехорошо, хотя с трупом на руках – дела хорошо быть не могут.